Глава VII

Материалы / Записки рыболова и странника / Без лодки, друзей и собаки / Глава VII

Страница 4

В институте ко мне специально прикрепили преподавателя, который имел определенный стаж работы с трудновоспитуемыми. Это был самый безвредный из всех встречавшихся мне руководителей. Нет, он не годился для этой ответственной роли, ибо не помню, чтобы когда-нибудь услышал от него проповедь, мораль или прописную истину. Будучи биологом, он рассказал мне множество любопытных историй из жизни животных — и только.

Позже разного рода и ранга руководители всегда находили упущения и изъяны в моей работе. За всю мою жизнь я выслушал и вычитал тьму нравоучений, советов, пожеланий, распоряжений относительно того, как надлежит жить, работать, мыслить, чувствовать. Просто страшно подумать, в какой бездне может очутиться человек, не получивший причитающуюся ему порцию морали.

Да, теперь я назубок знаю, что такое хорошо и что такое плохо. Однако природная что ли испорченность натуры или пробелы в воспитании временами сказываются. Иной раз сидящий в тебе бес настырно толкает не делать то, что противно твоей натуре. Но это вспышки, порывы… потом приходит безропотное смирение. Нет, не для таких писаны прекрасные слова Романа Роллана: «Величайшее оскорбление для человека независимого — когда его присоединяют к чему-либо помимо желания».

Дома Анна Осиповна пользует несчастные мои ноги особой мазью, после которой «как рукой все сымает», укладывает в постель и присаживается рядом. Забегает проведать вчерашнего клиента Орла Андрей Павлович, с ходу сыплет очередью вопросов:

— Живой? Понравилось у нас? Хочешь, женим тебя здесь? Казачки наши — огонь. Вот только свирепствуют без всякой меры, мордуют нашего брата — мужика. До прямого рукоприкладства доходят, бьют чем попало и почем зря.

По его рассказам, в которых столько искреннего чувства, что им нельзя не верить, положение в Зотовской сложилось крайне ненормальное: женщины взяли над мужиками полную и безоговорочную власть. Иная вконец распоясавшаяся красавица так отчитывает своего благоверного, полномочного, как хорошо известно, представителя господа-Бога на земле:

— Какой ты в чертях глава семьи? Денег зарабатываю не меньше твоего, по дому всю работу делаю, а тебе только и делов, что водку жрать.

От такого унижения, от такой обиды, как не запьешь? Ну, глотнет человек с горя, хоть на ракушках, да домой приползет в расстроенных, заметьте, чувствах. Тут бы его пожалеть, приголубить, всю женскую обаятельность показать. Куда там!

Рассказывают, то ли в Зотовской, то ли в какой другой станице одна жестокая жинка кинула мертвецки пьяного человека на лавку, связала его, сердешного, бельевой веревкой, взяла топор и, ссылаясь на якобы кончившееся у нее терпение, заявила, что сей же час напрочь отрубит злодею голову. Бедняга, икая от страха, ужом извился на лавке, каялся, клятвы разные выдавал, но не смог тронуть вконец очерствевшего сердца родной жинки. Та накинула ему платок на голову, как это делали раньше с приговоренными к смерти, и вдарила по хмельной голове. Не топором, а валенком. Несчастный чуть не окачурился с перепугу, еле отходили. Но и после этого закладывать за воротник он не бросил, не мог бросить, потому как ясно сознавал, что жизнь его все равно пропащая.

— И стали наши казаки не дай и не приведи: окружность его, а середина жинкина, — вздыхает Андрей Павлович.

Мнение Анны Осиповны несколько иного рода:

— Казаки на войне храбрые, а спать да водку хлестать — еще храбрей.